Как составляли индекс детского благополучия
Исследование с 2019 года проводится по инициативе благотворительного фонда Тимченко. В нем задействованы многие российские министерства и ведомства, работающие с детьми и социальными проблемами. В исследовании — две части. Одна построена на официальных статистических показателях, другая — субъективная, базирующаяся на соцопросах детей и родителей. Пока в проекте приняли участие восемь пилотных регионов: 132 тысячи детей и 115 тысяч родителей. Предполагается, что результаты индекса помогут властям выявлять проблемные зоны и разрабатывать меры для их решения, а также корректировать государственную политику в тех вопросах, которые касаются семей.
Рогозин: Мы сначала связывались с региональной властью. Затем ответственные чиновники передавали поручения либо в региональные министерства образования, либо в министерство соцзащиты. А потом рассылались поручения по школам.
Единственное, что мы могли контролировать, — это чтобы случайным образом отбирались школы. А потом уже просили в школах опросить всех детей от 10 до 17 лет.
Дело не в том, что результаты могут отклоняться. Мы собираем мнения детей, чтобы сформировать государственное задание по их воспитанию, в том числе патриотическому. И это все формирует определенный дискурс.
А вы же сами наверняка замечали, что ребенок в своем кругу может много говорить, смеяться. Но как только учитель вызывает его к доске, он сразу пугается, заикается. Поэтому многие педагоги сетуют, что дети сегодня какие-то не такие. Они такие, просто мы их выдергиваем во взрослую жизнь, ставим в рамки, которые им не очень привычны.
Исследование как раз об этих рамках. Не нужно говорить о том, что дети угождают нам, взрослым, они лишь пытаются говорить на нашем языке.
Счастье — очень расплывчатое понятие. Сегодня мы счастливы, завтра — нет. А если мы счастливы, но начнем задумываться об этом, то сразу станем несчастливы, потому что счастье не любит рефлексии, размышления о себе. Оно находится в моменте.
Когда взрослый смотрит на ребенка, он определяет счастье через шесть областей жизнедеятельности ребенка, или через шесть доменов. Сейчас это общепринятая норма, общемировая технология. Во всем мире к детям подходят с точки зрения воспитания, то есть с точки зрения взаимодействия ребенка и взрослого.
Разговоры о том, что мы слушаем детей, мы измеряем их голос и так далее, — они немного лукавы, поскольку, если бы мы слушали детей, мы бы им отдали на откуп компьютерные игры, компьютерные технологии, и они бы этим только и занимались. Но у нас есть некоторые представления о том, каким ребенок должен быть, что мы для него хотим сделать. На этом построено воспитание, поэтому наш индекс — это индекс такого воспитуемого счастья.
Это вовсе не говорит, что у детей нет чего-то другого или какой-то ребенок счастлив как-то иначе. Это не толстовская схема, что все дети счастливы одинаково, а несчастливы по-своему. Эмоционально счастье может проживаться как-то одинаково, а по причинам оно очень разное.
Можете перечислить шесть «государственных» признаков счастья, которые вы замеряли?
Образование, здоровье, безопасность, материальное обеспечение, саморазвитие и социальное отношение. Причем каждый домен включает в себя по три индикатора. И эти индикаторы также делятся на разные параметры. То есть это очень масштабное исследование.
Какая составляющая из всего этого многообразия самая важная?
Наверное, нельзя говорить, что на первом месте, что на последнем. Но очень значимую роль играет образование. Мы считаем, что ребенок благополучен или счастлив, если он увлечен образовательной деятельностью, если он занимается самообразованием. Это общая норма, практически ни один родитель не может сказать, что ребенок счастлив, если он не будет ходить в школу и будет ненавидеть учителей.
Я специально делаю акцент, что мы смотрим с точки зрения государственной перспективы. Есть многочисленные зарубежные исследования, которые говорят о неоднозначном влиянии школы. Например, американо-мексиканский философ Иван Иллич в своей работе «Освобождение от школ» на эмпирическом материале доказывает тезис, что самое большое зло, которое сделало человечество в начале XX века, — это всеобщее среднее образование. То есть Иван Иллич показывает, что средние школы — то, чем мы гордимся и что считаем детским счастьем, — являются злом, которое убивает не только инициативу, но и калечит жизни современных детей.
Из-за того, что школы всех усредняют и приводят к одному знаменателю?
Не только. Иллич провел серию экспериментов. Например, он взял детей из семей испаноговорящих эмигрантов и случайным образом разбил на две группы. Одну группу отдал лучшим преподавателям английского языка из Гарварда. А вторую поместил в обычный городской центр, куда рекрутировал американских мальчиков-хулиганов. Условия обучения были одинаковыми, все длилось три месяца. В первой группе с лучшими педагогами, занимавшимися в режиме нон-стоп, ученики более-менее изучили грамматику, но не могли общаться на элементарные темы. А во второй группе дети за три месяца научились бегло разговаривать на английском. Это про эффективность среднего формализованного обучения.
Также он доказал, что среднее обучение разрушает локальность, то есть идентичность и патриотизм, который понимается не как колониальный патриотизм, а как любовь к своей земле. Ведь всеобщее образование уравнивает, а это значит, что уничтожает и местное знание. Иллич приводит примеры, как колониальное строительство дорог в Африке убило местные сообщества, погибли целые малые народы.
И как российские дети оценивают свое образование? Приносит оно им счастье?
В исследовании мы замеряем не оценки, ведь о счастье говорит не успеваемость, а вовлеченность в образовательный процесс и интерес к школе как к таковой. Школа — это еще и социализатор, а не только место для получения каких-то знаний.
Кроме того, мы смотрели вовлеченность детей в разные внеклассные мероприятия, сейчас ведь модно непрерывное дополнительное образование. То есть это различные кружки, репетиторы, спортивные секции, все то, что формирует занятость ребенка.
Многие родители считают, что с точки зрения социализации оправдана тактика, когда ребенка загружаешь так, чтобы он только учился и занимался бы спортом. А на всякие глупости времени бы не оставалось. С этой точки зрения наши дети благополучны, уровень вовлеченности в образование высок
Но проблема заключается в том, что образование не поддается выбору самого ребенка. Это тоже оправдано всеми нашими социальными нормами: мы за тебя сами решим. И все эти разговоры «а что ты хочешь, а что ты любишь» заканчиваются все равно неким элементом насилия. Это не особенность России, а особенность культуры, сформировавшейся в области модерна, когда детство воспринимается как некая подготовительная стадия к чему-то большему. Поэтому в детстве — давай трудись, выбирать будешь, когда будешь сам зарабатывать, а пока деньги дают отец и мать, выполняй их поручения.
И другая проблема, диагностированная нами, — дети не воспринимают все эти многочисленные кружки и секции, которые посещают, как что-то значимое.
В рамках социальной политики во всех регионах огромное количество бюджетных средств расходуется на спорт, на различную детскую внеурочную деятельность. На самом деле проектов очень много, даже перечислить сложно. В каждом регионе есть и федеральные, и региональные программы, школы также обязаны проводить разного рода мероприятия и так далее. А вот когда мы спрашиваем детей, какие вы кружки посещаете, то они даже вспомнить не могут.
Родитель, отдавая ребенка на лыжи, стрельбу из лука или футбол думает, что отпрыск занимается спортом, а ребенок воспринимает это как некую повинность и проведение времени под присмотром. Поэтому мы получили удивительный результат: официально у нас дети покрыты массой всего. А с точки зрения самого ребенка вокруг — пустота. Вроде много чего есть, но это скорее внешнее, что требует от него дисциплины, а не саморазвития
Родители тоже считают, что вокруг достаточно разного дополнительного образования? Я сужу по себе и детям. Зайдешь на госуслуги — миллион всего, а присмотришься — мало что подходит, многое — лишь имитация.
Конечно же, родители — из мира взрослых. И тут такая ступенька получается: чиновник, отвечающий за все эти мероприятия и кружки, говорит, что план перевыполнен на 120 процентов; родитель утверждает, что всего процентов на 80. В большей степени родители именно качеством недовольны, то есть вроде и есть, но формально. Но все равно — мало кто из родителей говорил, что у них в районе вообще все голо. Предложения имеются, особенно если есть возможность заплатить, особенно в городах, а не в сельской местности. А вот дети придерживались мнения, что спрос удовлетворен только на 50-60 процентов. Но, смею заметить, это тоже высокий процент.
За гранью административного счастья
Я не случайно начал свой рассказ о том, что в целом дети в России административно счастливы. Но вот когда начинаем углубляться в детали, всплывают любопытные вещи. То есть индекс детского благополучия, с одной стороны, построен на административном принципе, а с другой — он как любой научный проект всегда опровергает собственные выводы.
Но мы расширяем сферу своего наблюдениям через разные противоречия, которые выявляем в ходе этого замера. Поэтому проект при всем том, что построен для чиновников, не очень для них удобен. Чиновник же любит все конкретное, линейное, чтобы можно было наметить план мероприятий, принять меры и прочее. В отношениях с детьми такая технократическая логика не работает.
Можете перечислить регионы, где живут самые счастливые дети, и регионы, где им хуже всего?
Мы изначально строили исследование так, чтобы не сталкивать лбами регионы, чтобы не ранжировать их. На мой взгляд, ранжирование — самое неправильное в социальной политике и приводит только к тому, что начинается раздача поручений друг другу и оправдание того, что там произошло. Поэтому я не могу сказать, какие регионы лучше или хуже, и даже осмыслить это не могу. Понятно, что их можно выстроить в какой-то рейтинг. Но в целом региональных различий по детям у нас немного.
Но я могу сказать про другое. Почему дети в России находятся в зоне благополучия?
Независимо от уровня достатка, образования, подушкой безопасности для них выступают родители, которые принимают на себя все угрозы внешней среды и внешнего неблагополучия, в том числе и самую крайнюю степень: бедность, потерю работы, смерть близких и так далее. Родители стараются не показывать детям проблемы, с которыми они сталкиваются в своей взрослой жизни
В прошлом году, несмотря на тяжелую текущую ситуацию, по опросам мы зафиксировали, что экономическая стабильность сохраняется. Но в то же время практически у всех детей в опросе резко ухудшилось восприятие материального благополучия семьи.
Разрыв восприятия текущей ситуации между детьми и родителями сократился очень сильно. Раньше родители примерно говорили: «Мы еле-еле сводим концы с концами», а дети считали, что денег в семье хватает практически на все. Сейчас же и родители жалуются, что еле концы сводят, и оценка детей где-то рядом. То есть подушка безопасности сработала и сдулась. Причем это зафиксировано практически везде, где проводился опрос. А мы смотрели разные регионы, начиная от ХМАО, одного из самых благополучных, до Ульяновской области, а она довольно бедная, особенно по отношению к ХМАО.
Это коснулось всех социальных групп?
Здесь есть довольно интересные нюансы. Тенденция не коснулась наиболее обездоленных и бедных семей. Социальная политика в России составлена таким образом, что она поддерживает в основном людей, находящихся в трудной жизненной ситуации. Если вы посмотрите на социальные выплаты различным семьям с детьми, то обнаружите, что основной поток идет семьям, которые способны подтвердить, что их доход на семью ниже официально установленного прожиточного минимума.
Поскольку у нас были и единовременные выплаты, и повышение пенсий на 10 процентов, то это сработало на то, что семьи, находящиеся в бедственном положении, выправили свое материальное благополучие
Пожалуй, в прошлом году такое произошло в России впервые.
А какое отношение к детям имеют пенсии?
Чем меньше населенный пункт, тем большую роль в семейном бюджете играют именно пенсионные выплаты. То есть бабушка или дедушка фактически являются той самой подушкой безопасности большой семьи, потому что, как правило, только у них доходы являются регулярными и постоянными. А у работающих часто доход — от вахты и прочего, что очень нестабильно. Тем более в России довольно высок уровень разводов. То есть основной добытчик мужчина очень часто не стабилен даже сам по себе, а не только в смысле выплат и доходов.
То, что доходы бедных повысились, это ведь хорошо?
Да, но кризис ударил и по средним семьям. С одной стороны, видимое неравенство вроде бы снижается, но снижается оно через бедность. То есть начал снижаться уровень жизни людей. И это тоже напрямую касается детского благополучия.
Субъективные ощущения благополучия граждан и отчетные цифры статистики сильно различаются?
Конечно, различаются. Но говорить об этих различиях как о какой-то значимой точке не приходится. Просто даже на уровне здравого смысла мы понимаем, что счастье не измеряется деньгами. Очень часто бедные семьи гораздо счастливее, чем богатые. В этом смысле есть эти различия. Мы скорее говорим о том, что мое утверждение, что российские дети благополучны, определяется тем, что одна область в индексе компенсирует другую. Если где-то провал по обучению, то выше поднимается, например, уровень безопасности или самореализации или что-то еще.
В России очень мало анклавов (а мы смотрели на уровне муниципалитетов, могли достаточно детально смотреть на местную специфику), где все совсем хуже некуда. Понятно, что есть дети из неблагополучных семей, есть детская комната полиции и прочее. Но доля этих детей в общей массе на самом деле невелика. В этом смысле уровень надежности и устойчивости детского благополучия у нас очень высок. Он гораздо выше, чем в целом устойчивость благополучия семьи.
По выживаемости наши российские семьи мало с кем могут сравниться, поскольку ни одна западная семья в условиях, в которых живут российские семьи, вообще бы не выжила — почти шестая часть россиян не имеет туалетов в доме и водопроводной воды. Это колоссальные показатели того, что современный мир уже преодолел давно. Но тем не менее наши люди живут вполне счастливо
Если не туалеты, то какие проблемы волнуют сегодня детей?
Все дети — разные, и мы с ними разговариваем о проблемах в административном ключе. Однако у нас имелся такой ход — в конце анкеты задавали вопрос: «О чем мы с вами не поговорили, но для вас это очень важно? О чем вы считаете нужным говорить, когда мы разговариваем о счастье?»
И дети выделили для себя несколько значимых областей, которые мы не затрагивали и в будущем затрагивать не будем. Вы поймете по каким причинам.
Первое, что они говорят: для них с точки зрения счастья очень важны разговоры о смерти и о суицидах. И вообще разговоры о жизни — есть ли что-то там, и что здесь. Причем такие разговоры важны для всех возрастных групп.
То есть тема смерти важна для детей с точки зрения счастья. Дети на самом деле гораздо большие философы, чем взрослые
Но мы не знаем, как задавать такие вопросы, как с этим работать, чтобы не переступить какую-то законодательную норму. Ну и тем более, это онлайн-опрос.
Очень важна тема любви, секса. Понятно, что сейчас дети взрослеют очень быстро, в 17-16 лет — это тема не только первых влюбленностей, но и первых отношений.
И третья — это тема выражения себя, того, что происходит в музыке, всякие моргенштерны и так далее. Это важно для них. Но мы опять же не будем говорить с ними об этом.
Нынешняя политическая обстановка как-то сказывается на детях? У них не возникает когнитивного диссонанса, когда им говорят одно, а реальность несколько отличается?
Мы вообще в эту сторону не заходили, потому что сами не знаем, как интерпретировать эти вопросы, что по ним говорить с точки зрения государственной политики. Мы с чиновниками общаемся. А там это табуированная тема.
Дети и без этой ситуации живут в раздвоенном мире, когда есть мир как он есть, и есть мир взрослых, который какой-то очень странный, казенный. И детям тяжело. Некоторые из них сами становятся разного рода активистами, практически в любом классе есть три-четыре человека, обычно девочки, на которых учителя могут положиться. Как правило — отличники, но не только. Но основная масса детей — не такая.
Дети — довольно протестная среда, детство — протестное время жизни. Старость и детство сближаются в том смысле, что это два периода, когда для человека чрезвычайно важно понятие свободы. Свобода для них является базовой ценностью. Ну и понятно, что, когда мы ведем разговор о благополучии с точки зрения образования, здоровья, безопасности, — все это очень слабо коррелирует со свободой
Но независимо от текущей ситуации у детей всегда есть элемент протеста и элемент ухода в себя. Мы с вами в самом начале как раз говорили о том, что ребенок в своей среде будет суперкоммуникабельным, общительным, реализованным. В «своей среде» — я имею в виду среди друзей. И другое дело, когда ребенок находится в кругу взрослых: он заикается, не может связать двух слов и кажется каким-то убогим, недоразвитым, тем, кого надо воспитывать и просвещать. Это огромная дилемма, с которой работают лучшие педагоги.
Уровень счастья зависит от того, где живет ребенок: на селе, в провинциальном городке, мегаполисе?
Нет, не зависит. Просто разные домены, определяющие понятие счастья, друг друга компенсируют. Понятно, что село у нас беднее, чем город, то есть материальное благополучие жителей ниже. Но в семье, допустим, при этом выше восприятие безопасности.
Если сравнивать аналогичные зарубежные исследования, то где российские дети по уровню счастья находятся среди других стран?
Выше среднего. Но здесь опять же есть такое понятие, как административно одобряемые ответы. У нас индекс довольно высокий. С одной стороны, он указывает на то, что дети в стране довольно хорошо живут. Но с другой стороны, дети, которые отвечают на наши вопросы, менее критичны к своей жизни, менее амбициозны и требовательны к происходящему.
У нас, как я уже говорил, довольно много парадоксов выявляется в ходе исследования. Например, по статистическому индексу детского благополучия, построенному на данных Росстата, один из самых благополучных регионов в стране — Ленинградская область. А вот субъективный индекс, основанный на соцопросах, показывает все наоборот — это самый неблагополучный регион.
А почему так?
Если бы мы могли знать ответ на этот вопрос, то это уже был бы факт, а не парадокс. Есть гипотезы разного рода. Одна из них — в Ленинградской области дети живут рядом с крупным мегаполисом. У них больше амбиций, требований к своей жизни. То есть в этом смысле они более критичны. Когда мы их спрашиваем про образование, они проявляют больше требований и в этом смысле снижают уровень благополучия по всем параметрам. Я же не говорю, что в Ленинградской области дети неблагополучны — они благополучны, но меньше, чем в других регионах.
А вторая гипотеза — Ленинградская область по своей плотности населения очень сильно приблизилась к Питеру, и там возникли как, например, в Мурино, целые районы, которые можно как раз назвать неким экспериментом над детьми. В Москве только отчасти в пригородах такое заметно, когда огромное многоэтажное строение сделано таким образом, что мы переплюнули Китай по плотности людей на квадратный метр.
Понятно, что дети в такой плотной застройке, где вообще нет ничего, кроме этих человейников, не могут себя чувствовать благополучно. И таких плотных застроек в Ленинградской области много. В этом смысле на детское благополучие влияет то самое, чем занимаются урбанисты, — городская неблагополучная среда. Это лишь гипотеза, но все такие гипотезы требуют дальнейших прицельных исследований. У нас таких аномалий много.
У индекса есть практический результат?
Любой регион, город, поселок или даже школа могут реализовать мониторинг детского благополучия, посмотреть свои пробелы и начать работать над ними. Они это и сделали. Мы, кроме того, что провели это мегаизмерение, всю осень ездили по регионам и обсуждали с муниципалитетами программы действий. Много интересного всплывало в каждом регионе. Но есть и общие тенденции.
Первое — очень низкое восприятие детьми дополнительного образования, низкие оценки. Это то, с чего я начинал. Это характерно для всех регионов.
Второе — дети не воспринимают, что их дома слышат и слушают. То есть общение в семье во всех регионах — низкое. Причем сами родители уверены, что они прекрасно общаются с детьми, но дети говорят, что родители с ними не общаются. То есть это такая общая вещь, она возрастная: конфликт отцов и детей не отменит никакой прогресс. Но это та точка роста, которая не требует никаких дополнительных инвестиций, здесь есть с чем работать. Поэтому у меня есть уверенность, что индекс благополучия может быть интересен и внутри семьи. То есть нужны внутрисемейный разговор, доверие, построение отношений с детьми. Сейчас это провальная вещь.
Третье — дети у нас, в отличие от других стран, гораздо реже могут открыто говорить о своих достижениях.
У нас есть такая культурная норма, что о себе вообще ничего не надо говорить хорошего, не стоит хвастаться. Но такая ложная скромность формирует угрозу благополучию. Ведь благополучный ребенок — это тот, кто понимает, что он делает, чего он добивается, а чего не может добиться
Поэтому рефлексия — это очень важно, ее нужно подпитывать, в нее нужно вкладываться. А мы видим, что у нас наоборот. Ведь, казалось бы, с возрастом рефлексивная позиция должна повышаться, а у нас обратная тенденция. У нас в младшей школе дети гораздо чаще говорят о своих достижениях, чем в старшей. С возрастом у нас эта позиция снижается, такая черта характерна для всех регионов.
Ну и для всех регионов характерен довольно низкий уровень материального благополучия. Он у нас еще замерялся индикатором путешествий. Это тоже один из важнейших индикаторов для детей, коррелируется со свободой. Дети должны выезжать за пределы своего региона, видеть пусть даже мир другой области, чтобы сравнивать его со своим, расширять кругозор и так далее.
Вроде банальная вещь, но очень важная. В прошлом году сократились путешествия детей. Самый пострадавший регион здесь — Калининградская область. Это связано с субъективным восприятием. Эта область раньше была самой интегрированной в Европу, там дети много путешествовали, а в этом году все обрезалось очень сильно, пошли большие ограничения. И поэтому калининградские дети воспринимают то, что они не могут даже выехать за пределы своего региона, наиболее ярко.
Много в России детей, которые никогда не выезжали за пределы своего района?
Очень много, почти половина. Но в России даже безотносительно детей очень низкая мобильность. Несмотря на то что разрабатываются программы, государство последние два года вкладывает колоссальные средства и усилия в развитие внутреннего туризма, народ у нас путешествует очень мало. И это одна из причин низкого семейного и общечеловеческого благополучия.
