Елена Станиславовна, как бы вы охарактеризовали сегодняшнее развитие градостроительной отрасли в России?
Безусловно, прогресс есть, и мы не стоим на месте. Но я бы не назвала это развитием линейного порядка: в нем нет преемственности, которая поддерживала бы особенности российской градостроительной школы. Нынешнюю ситуацию скорее можно рассматривать как тенденцию максимального сокращения градостроительных процессов или же как некую апелляцию к западному урбанизму. Мы начинаем упрощать или даже ликвидируем целые цепочки когда-то отлаженной структуры, «выплескивая с водой ребенка», то есть упуская главное. А ведь отечественная градостроительная школа всегда славилась принципом «от общего к частному». По уровню детализации проектной документации мы идем, если можно так сказать, сверху вниз, начиная от генеральной схемы расселения и заканчивая проектом планировки. И сейчас во многом утрачен этот базовый принцип, следуя которому мы от общего видения пространства страны переходим к территории конкретного земельного участка. Также утрачен баланс интересов между всеми участниками градостроительного процесса. Он необходим, чтобы привести к общему знаменателю межведомственные и девелоперские запросы, не допуская их доминирования над интересами жителей. Сейчас мы пытаемся восстановить этот баланс, но время упущено: в организации среды жизнедеятельности произошли существенные изменения — и ситуационные, и правовые, и геополитические. Но нет открытой дискуссии о том, как надо проектировать эту среду в XXI веке. Начиная с конца 1990-х практически более 20 лет мы благополучно переносили на российскую территорию заимствованный зарубежный градостроительный опыт. Забывая при этом собственные разработки, которые учитывают и наши пространства, и ментальность, и традиции проектирования жилой застройки.
Что из происходящего в последние годы беспокоит вас как специалиста?
Жизнь изменилась, а мы порой продолжаем эксплуатировать прежние подходы к градостроительному проектированию, хотя давно следует работать на опережение. Опыт доказывает: в исторических центрах, особенно крупных городов, жить невозможно. Там только гуляют, и гуляют в основном туристы, а местные жители работают. Люди уезжают в пригороды, в частные дома, в разреженную застройку, где больше воздуха и пространства. Почему же мы активно «строгаем» по всей стране жилые кварталы, стремясь расположить их ближе к историческому центру? И вообще, на мой взгляд, квартальная планировка — вещь очень спорная, всего лишь планировочный прием. Где дискуссия об этом?
Вы спрашиваете, что затронуло меня как специалиста? Отвечу. Слепое копирование того, что у нас уже было, но под другим названием. Вопрос парцелляции застройки, безусловно, требует осмысления, надо понять, что является единичным элементом застройки. Не нравится нам микрорайон как советское изобретение? Хорошо, давайте изобретем жилой кластер, который был бы российским, адаптированным к нашим климатическим зонам, условиям рельефа. У нас не так много городов с плоским рельефом, чаще реки, леса, где очень плохо ложится квартальная планировка, и это не может не отражаться на градостроительстве. Но система расселения в России по-прежнему не является предметом открытой дискуссии среди профессионалов и не воспринимается как насущный вопрос отрасли. Зато есть бесконечное вещание о том, что зарубежные урбанистические тенденции — это некое благо и «открытие» для российских территорий. И вот это, на мой взгляд, крайне некорректно по отношению к нашему профессиональному сообществу.
В чем, по вашему мнению, кроется главный просчет?
Еще раз повторю: нам надо изучать и проецировать на современные реалии свои знания, свой опыт. Ведь у нас была одна из сильнейших градостроительных школ в мире, и в 70–80-е годы те же голландцы приезжали в наши проектные институты и учились делать генеральные планы. Но в какой-то момент мы все это вдруг посчитали советским, а значит, негодным. И начали принимать и копировать не адаптированные к местным условиям тенденции и концепции рыночной экономики. Точно так же и рыночные отношения, в которые Россия просто нырнула с головой, не привели ни к чему прогрессивному. Да, в этом были какие-то плюсы, но следовало искать свою комбинированную модель планирования. Возможно, обратиться к опыту Китая, изучив пример государственного планирования, но с рыночной реализацией. А ведь градостроительство — это часть плановой модели экономики. Как эта вся трансформация должна происходить сегодня — вопрос большой профессиональной дискуссии.
Но ведь у нас постоянно проходят архитектурные форумы, конференции, фестивали, на которые съезжаются градостроители из всех регионов страны. Неужели на них не обсуждаются такие насущные вопросы?
Конечно, все это есть. Но именно в формате обсуждения с коллегами, внутри нашего профессионального сообщества. Жаль, что государственные чиновники — чаще почетные гости на таких мероприятиях, а не участники диалога. Кстати, в 2023 году на «АРХ Москве» состоялась интересная дискуссия о модулях проектирования. В том числе, правда, пока достаточно узко была затронута тема градостроительного модуля. Как раз жилой кластер, о котором я сказала выше, и может стать градостроительным модулем будущего. Но не тем, который нам пытались навязать через квартальную сетку, расчертив всю страну в «клеточку» — многоэтажную застройку 3,5 гектара и малоэтажную — чуть больше. Во-первых, эта «клеточка» не везде «садится» на местный рельеф. Во-вторых, градостроительный модуль для каждой территории должен быть свой, потому что, например, в генплане Якутска этот модуль — одна история, и совсем другая — в генплане Краснодара. В этих городах разные преемственные и исходные планировочные структуры, разные климатические условия. В холодном климате надо максимально сократить перемещение по территории, сделать более плотную застройку, насытить ее, например, крытыми общественными пространствами, необходимой инфраструктурой. А где-то — максимально обеспечить комфорт для пешеходных и велопрогулок, а не уплотнять, как тот же Краснодар, ради квадратного метра. Поэтому так необходимо найти в градостроительном планировании «золотое сечение», которое мы потеряли.
Елена Станиславовна, все, о чем вы говорите, может стать не только темами для обсуждения, но и основой для государственных решений. Скажите, пожалуйста, какие-то проблемы из тех, что вы назвали, легли в Стратегию пространственного развития РФ?
Мне бы не хотелось в этом разговоре подробно говорить о Стратегии, потому что это очень важный и серьезный документ, имеющий в своем содержании и плюсы, и минусы. И анализировать их надо не вообще, а с привязкой к конкретной задаче обсуждения. Но в рамках интервью выскажу свое мнение.
По классике градостроительства, Стратегия, во‑первых, должна состоять как минимум из карты, а картографических материалов данный документ не имеет. Есть только некие схемы, где выделены агломерации. Никакого анализа системности этих агломераций, взаимосвязи между ними и картографического анализа нет. Мне жаль, потому что в свое время мы подготовили очень емкое постановление правительства о составе и содержании Стратегии пространственного развития. И ее базой должна была стать федеральная информационная система территориального планирования, которая представляла бы собой единую бесшовную цифровую карту Российской Федерации по всем трем уровням документов: федеральные схемы, региональные схемы и генеральные планы.
Было с чем работать, но, видимо, не нашлось специалистов, потому что этот инструмент вообще не задействовали. Использовался только некий текстовый концептуальный материал, в котором, с моей точки зрения, смешаны два разных понятия: пространственное развитие страны и региональная политика. Региональная политика — это меры, направленные государством на обеспечение равных условий граждан во всех регионах. И это в основном межбюджетные отношения, финансовая поддержка регионов, которые не имеют возможности для самостоятельного экономического роста. А Стратегия пространственного развития — это анализ территориальных систем и пространственная организация территорий, которые необходимы для дальнейшего развития.
У нас 172 территориальные системы расселения по старой схеме расселения. Она отменена утверждением Стратегии пространственного развития, но та старая схема имела как раз картографическую основу. И это очень важно. Она опиралась на размещение производительных сил, и, когда мы записывали в 172-ФЗ, что система расселения и система размещения производительных сил — это основные составляющие Стратегии пространственного развития, нас упрекали в том, что это возврат в советское прошлое. Вот когда нужны были дискуссии и объяснения, что никто никого не собирается «планово расселять», что мы должны оценить трансформации на основе смены модели экономики в системе расселения. А они произошли: стягивание населения в крупные города, уничтожение и опустынивание территорий. Мы должны были понять, откуда эти трансформации, соблюдаем ли мы баланс территорий или продолжаем эксплуатировать модель стягивания. В Стратегии пространственного развития зафиксирована модель стягивания: 21 агломерация, остальные по принципу «съезжайтесь туда все постепенно».
Вторая история — размещение производительных сил. Речь не шла о создании новых производств. Надо было посмотреть на трансформации, произошедшие с этой системой, потому что были утрачены межрегиональные производственные связи. И в условиях рыночной экономики оказалось, что дешевле закупать что-то в Китае, нежели в некоторых случаях восстанавливать утраченные связи между производственными комплексами соседних регионов. В рамках Стратегии следовало бы оценить эти трансформации, выделить те виды экономической деятельности, которые необходимо поддерживать. Но тоже как-то не получилось.
Получается, что специалисты ждали эту Стратегию как панацею, а на самом деле она только констатация сложившейся ситуации и некий свод намерений в части территориального развития?
Не совсем так. На сегодня это остается концептуальной идеей, которая не реализована. Для того чтобы ее реализовать или вернуться хотя бы к тому уровню аналитики, про который я говорила, нужны определенные действия в определенной последовательности. Во-первых, надо собирать по стране специалистов, которые уже занимались этими вопросами и имеют практический опыт реализации подобных стратегических программ. Во-вторых, надо писать цифровые алгоритмы для этих аналитических процессов, потому что «вручную» этого не сделать.
Чтобы было понятно, приведу пример. В системе расселения, которую делал «Гипрогор» еще в 90-е годы, участвовали около 40 научных институтов. Например, Совет по изучению производительных сил (СОПС) регулировал схему размещения производительных сил, обрабатывал ежегодные данные пятисот научных институтов страны. Вот уровень команд, которые занимались этими документами! Это немножко разные вещи, разные уровни.
Иногда вернуться к прежним методикам не означает сделать шаг назад. Я не говорю о возвращении к инструментам исследований — прогресс тут только на пользу. Но научные подходы прошлых лет в создании аналитики и прогнозирования процессов пространственного развития могут и сегодня быть актуализированы и адаптированы к новым условиям.
Но вообще разговор о том, что представляет собой Стратегия пространственного развития, как воспринимать этот документ, как с ним работать, может быть отдельной темой целого журнала. И то я не уверена, что хватит места, чтобы высказались все желающие.
Тогда оставим Стратегию и поговорим о градостроительной доктрине. На ваш взгляд, есть ли она сейчас и нужен ли такой документ России сегодня?
Смотря какой смысл вкладывать в это понятие. Я бы сказала, что доктрина — это некий программный государственный документ, в котором зафиксирован официальный взгляд на развитие отрасли и в котором определены взаимные обязательства всех участников процесса в области градостроительства. Ну, приблизительно так. У нас нет артикулированной градостроительной политики.
Другой вопрос: нужна ли нам доктрина? Не готова ответить положительно: доктринальные документы, как правило, очень оторваны от жизни. Мне больше нравится другой формат, который уже отработан на правительственном уровне: когда документы выпускаются совместно с планом реализации.
У меня есть такой пример. Несколько лет назад мы с коллегами по Минрегиону разработали документ, в котором я являюсь одним из авторов, — «Основы государственной региональной политики». Эти основы представляют собой перечень краткосрочных и долгосрочных методических целей и мероприятий, которые должны не только показать вектор движения, но и поставить задачи на ближайшую перспективу. Дальше документ сопровождается системным планом реализации, начиная от пересмотра нормативных правовых актов, то есть выстраивания законодательной платформы, и заканчивая пилотными проектами разработки документов, в том числе и Стратегии пространственного развития, планов ее реализации и влияния на другие госпрограммы. То есть это такая пронизывающая все государственное управление система, где увязаны не только отраслевые схемы взаимодействия. По сути это и есть государственная градостроительная политика. Если хотите — доктрина.
Елена Станиславовна, есть ли в прогнозах современных аналитиков по градостроительству что-то, что вас радует и заряжает оптимизмом?
Мне нравится несколько тем, которые появляются в федеральной повестке. Во-первых, это направление, которое очень долго развивали и коллеги-градостроители, и Союз строителей, — малоэтажная Россия. Очень позитивно, что эту тему слышат, что появляются и ипотека для ИЖС, и благоустроенные пространства между индивидуальными домами. У меня есть отдельное исследование о том, какой архитектурный облик должна иметь малоэтажная застройка. Если с этим не разобраться на начальном этапе, все может превратиться в хаос.
Вторая тема, которая мне кажется интересной, — совершенствование института территориального планирования с учетом его цифровизации. Мы должны переходить на цифровые инструменты моделирования, этому надо учиться и развивать это направление. То есть не цифра ради цифры, а цифра как инструмент архитектора.
Третья тема — пространственное планирование, и очень важно, что об этом стали говорить много, толково и активно. Пока у нас только формируется пространственное сознание. Я очень надеюсь, что наступят времена, когда Россия придет к необходимости такого понятия, как единое пространство всех государственных территорий. Поэтому тема единого ментального пространства тоже объемная, крайне сложная и важная.
Россия держится на трех пространственных категориях. Это время, территории и многообразие деятельности. И, конечно, исходя из этого, многообразие историко-культурных традиций и всего, что мы называем национальным кодом Российской Федерации. Это то, что дает устойчивость нашей стране. Осознать, балансировать и поддерживать это многообразие — важнейшая задача, в том числе и пространственного планирования.
